Константин Кедров. Рай и ад Вознесенского

Новые известия. – 1998. – 20 марта (№ 52). – с. 7.

Константин Кедров, «Новые известия»

РАЙ И АД ВОЗНЕСЕНСКОГО

20 марта в Историческом музее – презентация новой книги Андрея Вознесенского «НА виртуальном ВЕТРУ», но уже два дня назад поэт вручил мне единственный пока, сигнальный экземпляр будущего бестселлера издательства «Вагриус». Пока обозначен тираж 25000 экземпляров.

Страшный суд поэта

Каждое имя в книге – клавиша виртуального рояля, из которого Бог извлекает свою небесную музыку.

«Через пару лет наш век отдаст Богу душу. Душа отправится на небо.

И Господь спросит: «Что ты творило, русское XX столетие? Убивало миллионы своих, воровало, разрушало страну и храмы?».

«Да, – вздохнет сопровождающий ангел и добавит: – Но одновременно эти несчастные беззащитные люди, русские интеллигенты, создали святыни XX века, подобно тому, как прежние века создали свои. И как создали они МХАТ, Музей изящных искусств, полотна Врубеля и Кандинского, ритуал поэтических чтений, ставших национальной культурой России?..».

И череда фигур потянется, озаренная двояким светом.

Сталин и Гамлет

Когда Пастернак читал свои стихи гостям, каждый по кругу отвечал на вопрос, какие стихи больше всего понравились. Большинство отвечали «все». И только артист Ливанов назвал «Гамлета». Еще бы! В разговоре со Сталиным Ливанов спросил: «Каким надо играть Гамлета?». А Сталин ответил: «Я думаю, что «Гамлета» не надо вообще играть. Это характер декадентский». Так Гамлет полностью исчез с театральных подмостков советской сцены и вернулся к нам только со Смоктуновским.

Из уст Вознесенского знаем мы жесткий приговор советской эпохе, произнесенный Пастернаком о Сталине и Хрущеве: «Раньше нами правил безумец и убийца, а теперь – дурак и свинья».

Боюсь, что эта фраза Пастернака уникальна и годится на все времена как модуль. Только последнее выдвижное слово можно менять в зависимости от облика очередного властителя. Скажем, после свиньи – шакал, после шакала – енот, после енота – хорек, после хорька – медведь и т.д.

Самые живые слова о Пастернаке сказаны Вознесенским. Но и самые точные пророческие слова о Вознесенском сказаны и написаны Пастернаком на книге переведенного им «Фауста» в 1957 году. «Андрюша, то, что Вы так одарены и тонки, то, что Ваше понимание вековой преемственности счастья, называемой искусством, Ваши мысли, Ваши вкусы. Ваши движения и пожелания так часто совпадают с моими, – большая радость и поддержка мне».

Сталин запретил Гамлета, Хрущев запретил Пастернака (набросился было и на Вознесенского, да вовремя опомнился и попридержал свору псов, уже готовых вцепиться в горло поэту).

Поэт и премьер

Вознесенский давно простил Хрущеву его безумный рев с трибуны: «Вон из нашей страны, вон!». О Хрущеве он пишет, как о шоумене эпохи TV и визуальной эры. «Один башмак в ООН чего стоит! Не ведая сам, он был учеником сюрреалистов, их хэппенингов. Хрущев восхищал меня как стилист».

Есть что-то роковое в стремлении наших неограниченных властителей заниматься культурой, литературой, идеологией. Так и хочется крикнуть им: «Не трогать – смертельно» или же словами Вознесенского: «Чтоб вам не оторвало рук, не трожьте музыку руками».

Вознесенский считает, что, если бы Хрущев в порыве гнева не опрокинул стакан с водой, а выпил бы его, не было бы той бешеной ярости, с какой советский премьер обрушился с высокой трибуны на художников и поэтов.

Хрущеву дорого обошелся полный разрыв с интеллигенцией, спровоцированный идеологическими ищейками КГБ.

С тех пор сколько воды и крови утекло. Изменился политический строй в стране, а ров между интеллигенцией и властью все глубже и глубже. Роют его все те же неутомимые гробокопатели…

Музы поэтов

Лилю Брик Вознесенский называет сокращенным именем ЛЮБ (все с большой буквы). Она первая позвонила молодому затравленному поэту после ора Хрущева, хотя ребенку было ясно, что телефон прослушивается да еще как.

Свела судьба Вознесенского и с Татьяной Яковлевой, разбившей сердце Маяковского в Париже. У нее, как у Лили Брик, был поэтический салон, но не в Москве, а в Нью-Йорке. В последние годы завсегдатаями этого салона были И. Бродский и М.Барышников.

Вознесенский познакомился с ней на своем поэтическом вечере в Колумбийском университете. Она пришла на вечер почти одновременно с Керенским. Трудно себе представить эту связь времен, когда Керенский просит Вознесенского прочитать во втором отделении «Сидишь беременная, бедная» и «Пожар в Архитектурном», и еще труднее понять, что муза Маяковского – Лиля Брик – осенила своим крылом Вознесенского, а вторая муза Маяковского – Татьяна Яковлева – пригрела Иосифа Бродского.

Тем не менее так оно и есть. Так и было.

Глазухо

Собеседник Рейгана, Шагала, Хайдеггера, Артура Миллера, Жаклин Кеннеди, Пикассо, Сартра попытался передать в своей книге некий ветерок, исходящий от альпийских вершин.

Да жизнь поэта сложилась так, что он все время на вершине событий. Из великих собеседников его больше всего пленил Хайдеггер.

Вознесенский: «Поэзия имеет дело в раскрытием истины».

Хайдеггер: «Поэзия ничего не воспроизводит, она показывает».

Вознесенскому это высказывание особенно близко. Ведь он – творец видеом, стремящийся превратить стих в иероглифическую картину. Вот его последняя видеома – «Глазухо». Ухо – где на мочке расположен зрачок.

Что же прозревает Глазухо Вознесенского в будущем? Предсказание и предвидение будущего – свойство поэзии.

Поэт утверждает, что ход истории убыстряется, «время как бы несется к сходу». Древняя история длилась две тысячи лет, средневековье – тысячу, новая история – триста, новейшая – сорок. «В секунду сегодняшнего дня сжаты столетия. А это значит, что где-то к 2007-му время сожмется в точку, а дальше либо конец света, либо, наоборот, гармоническая перспектива». Вознесенский склонен верить во второй вариант.

Но в любом случае в конце тысячелетия, как в конце книги, есть такое посвящение нашему веку:

Мы жили жизнью Богом данной.
Но из всей музыки Его
есть Страдивари состраданья.
И больше нету ничего.